| Священномученик Арсений, Митрополит Ростовский (+1772).
28 февраль На Юбилейном Архиерейском соборе Русской Православной Церкви в 2000 году вместе с сонмом новомучеников и исповедников Российских был канонизирован и священномученик ХУIII столетия митрополит Ростовский Арсений (Мацеевич).
Священномученик Арсений принадлежит к замечательнейшим иерархам Русской Церкви как по своему уму, так и по своей ревности ко благу Церкви и еще более по своей печальной судьбе. Он последовательно, невзирая ни на что, старался воплотить свое понимание интересов Церкви в жизнь, и на этом пути Господь сподобил престарелого иерарха креста мученичества. Смиренно претерпев все испытания: неправедный суд, клевету, гонения, ссылку, тюремное заключение, он сподобился от Бога дара прозорливости и чудотворений и еще при жизни был почитаем народом Божиим святым мучеником.
Реформы ХУIII века, начатые Петром I и продолженные Екатериной II в отношении Церкви, фактически явились сокрытым гонением на нее. Государство взяло на себя опеку над Церковью, и его вмешательство в церковные дела стало правовой нормой. В результате этой реформы Русская Церковь теряла свое былое, весьма высокое, положение и низводилась до положения одного из государственных учреждений. Большинство русских иерархов было против этих реформ, но реально оценивая возможные последствия протестов против действий государства, они ограничились молчаливым недовольством. Однако были в ХYIII веке епископы, которые не стали молчать, а со всею решительностью встали на защиту Церкви. Одним из них, и, наверное, наиболее непреклонным и ревностным, был Арсений (Мацеевич), митрополит Ростовский (1697 - 1772).
Митрополит Арсений был сторонником полного разделения власти между Церковью и государством. Эта его принципиальная позиция обозначилась уже в его письмах к императрице Елизавете Петровне. Владыка выступал за восстановление патриаршества и, в крайнем случае, был готов мириться с существованием синодального управления, но совершенно независимого от государства и возглавляемого либо Патриархом, либо другим иерархом (Московским Митрополитом), равным ему по полноте власти.
Особое место в жизни митрополита занимала его борьба за сохранение экономической самостоятельности Церкви, последним шагом которой стали его письма Синоду и императрице Екатерине II накануне секуляризации, послужившие поводом к его аресту, снятию священного сана и заточению.
Обстоятельства гонения, воздвигнутого на него императрицей Екатериной II, можно сравнить с обстоятельствами гонений на архипастырей, пастырей и мирян Русской Православной Церкви в ХХ веке, которые с такой же ревностью и самопожертвованием отстаивали интересы церковные, как это делал митрополит Арсений.
"Не любите мира, ни того, что в мире:
кто любит мир, в том нет любви Отчей" (1 Ин.2:15)
От инока до митрополита. Священномученик Арсений (в миру Александр Иванович Мацеевич) родился в 1697 году во Владимире Волынском, входившем в состав Речи Посполитой. Его отец , Иоанн Мацеевич, происходил из поляков и был православньм священником при Владимирском Спасском храме. Образование Александр Мацеевич получил сперва в местной Владимирской духовной школе, затем учился во Львовской академии в школе риторики. В 1715 году он по собственному желанию поехал в Россию, в Киев, где поступил в Киевскую академию. Его талант проповедника быстро обратил на себя внимание, и уже в 1716 году девятнадцатилетний Мацеевич был направлен в Черниговскую епархию, в Новгород-Северский Спасский монастырь в качестве проповедника. Здесь архимандрит Геннадий (Стефанович) постриг его в монашество с именем Арсений. В монастыре инок Арсений говорил проповеди, имел клиросное послушание и обучал детей латинскому языку .
В 1717 году Арсений был послан в Чернигов к Преосвященному Антонию (Стахов-скому), архиепископу Черниговскому, и рукоположен во иеродиакона. Иеродиакон Арсений быстро сблизился с владыкой, который был другом митрополита Стефана (Яворского). Их взгляды на многие вопросы церковной жизни совпадали, и под влиянием архиепископа Антония он решил продолжить образование.
В 1718 году иеродиакон Арсений поступил в Киевскую академию “для слушания философии и богословия”. Здесь в 1723 году по благословению Преосвященного Варлаама (Вонатовича), архиепископа Киевского, он был посвящен в иеромонахи в Киевском Софийском соборе. Окончив слушание академических наук в 1726 году, он жил при архиепископе Варлааме (Вонатовиче) в качестве проповедника, а затем - в Киево-Печерской Лавре, где также говорил много проповедей .
В конце 1729 года отец Арсений вернулся обратно в Черниговскую епархию и был направлен в Черниговский Троицкий Ильинский монастырь. Но его друг и покровитель владыка Антоний уже стал к этому времени митрополитом Тобольским и Сибирским и вскоре вызвал его из Черниговской епархии в Сибирскую “для проповеди Слова Божия”.
В Тобольске иеромонах Арсений прожил два года при доме митрополита. Он много проповедовал, а также занимался обучением ставленников . Знакомство с жизнью Сибири и ее порядками впоследствии пригодилось ему.
В начале 1733 года митрополит Тобольский благословил его ехать обратно в Чернигов - в Спасский монастырь. Отец Арсений поехал старым сибирским путем через Устюг Великий. Из Устюга он отправился в Холмогоры к Преосвященному Герману, архиепископу Архангелогородскому и Холмогорскому. Исполнив свои поручения, отец Арсений по благословению владыки с весенней навигацией поехал на поклонение в Соловецкий монастырь, в котором “ради противной морской погоды в том же году зазимовал”.
В Соловецком монастыре находился тогда игумен Мошенского монастыря Иоасаф, сосланный туда за то, что не только сам перешел из Православия в раскол, но увлек за собою в раскол и весь Мошенский монастырь, став из настоятеля наставником беспоповщинского общества. Это не могло не обратить на себя внимание отца Арсения, который ревностно принялся увещевать игумена-раскольника, приносил ему книги для вразумления, например, “Просветитель” преподобного Иосифа Волоцкого, много разговаривал с ним и даже написал ему “Увещание” .
В июне 1734 года в Архангельске была снаряжена Северная Морская экспедиция по реке Оби для открытия морского пути из России на Камчатку . Это был один из многих отрядов, участвовавших в Великой Северной экспедиции (1733-1743), которой руководил В. Беринг. В состав экспедиции требовался ученый иеромонах. Архангельский архиепископ Герман (Купцевич) предложил отцу Арсению эту должность. Он согласился и совершил четыре северные экспедиции (в 1734, 1735, 1736 и 1737 годах) . Во время этих экспедиций было нанесено на карту и описано почти все северное побережье Сибири.
После четвертой экспедиции отец Арсений подал прошение об увольнении, так как во время путешествий у него началась цинга, мучившая его до конца жизни. Флотская служба им была оставлена 25 января 1737 года, и ему было указано жить при Вологодском епископе Амвросии (Юшкевиче). Это сблизило отца Арсения с архиереем, ставшим вскоре первоприсутствующим в Святейшем Синоде, и во многом определило его дальнейшую судьбу.
Когда в 1738 году открылась вакансия законоучителя в сухопутном Кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, отец Арсений был представлен на эту должность. Там учились дети знатных фамилий, поэтому и выбор наставников был осторожный. От него потребовали представить в Синод справку о его службе, в которой сообщалось: "в подозрении ни в каком никогда не бывал и ныне за собой подозрения не имеет" .
Будучи законоучителем, отец Арсений одновременно выполнял важные поручения Синода, а 13 сентября 1738 года синодальным указом был определен для обучения и испытания ставленников . В октябре 1739 года отца Арсения назначили законоучителем гимназии при Академии наук. В указе Синода в Академию его рекомендовали как "доброжительного", способного к "обучению благочестия и наставления добрых дел" .Вместе с гимназистами он обучал и учеников адмиралтейского ведомства. При Академии наук отец Арсений находился менее года. 20 сентября 1740 года он уехал в Новгород по распоряжению Преосвященного Амвросия (Юшкевича), который стал к этому времени архиепископом Новгородским .
В 1740 году освободилась архиерейская кафедра в Тобольске, и в это же время Амвросий (Юшкевич), архиепископ Новгородский, занял место первоприсутствующего в Синоде. Герцогиня Анна Леопольдовна Брауншвейгская во время своего продлившегося всего год регентства старалась найти поддержку среди духовенства. Так как обер-прокурор назначен не был, доклады правительнице делал архиепископ Амвросий, который пользовался ее полным доверием. Новые назначения епископов также производились по его представлению. Близость к нему отца Арсения, человека, как и он происходившего из южной России, притом знакомого с Сибирью, несомненно, повлияла на выбор лица для замещения вакантной Тобольской кафедры . К тому же отец Арсений заслужил особую благосклонность одним своим смелым поступком: он незадолго перед этим не принял присяги герцогу Бирону - вновь назначеному регенту малолетнего императора Иоанна VI Антоновича, несмотря на высочайший указ. Бирон же теперь находился у правительницы в опале .
Таким образом, когда Анне Леопольдовне были представлены два кандидата:
черниговский архимандрит Тихон (Максимович) и синодальный иеромонах Арсений (Мацеевич), выбор пал на последнего. Назначение отца Арсения состоялось 10 марта 1741 года, а посвящен в сан митрополита он был 26 марта 1741 года .
Дороги в Сибирь были трудные, особенно в летнее время. Совершая переезд в Тобольск, митрополит Арсений вынужден был для отдыха остановиться на две недели в Верхотурье. Затем в Верхнеудинске он жил еще три месяца, так как здоровье не позволяло ехать дальше - на теле вновь открылись цинготные язвы, а на голове стали выпадать волосы. Из Тобольска ему выслали лекаря. Лекарства и отдых дали владыке силы доехать до Тобольска, но с крайне расстроенным здоровьем. С днем приезда митрополита в Тобольск (18 декабря 1741 года) совпало празднование рождения императрицы Елизаветы Петровны, и в тот же день прибыл курьер с известием о ее воцарении. Митрополит Арсений написал новой государыне поздравление со вступлением ее на царский престол и сообщил ей о вступлении своем “в престолоправление богоспасаемого града Тобольска”. Обличитель непорядков. Тобольская кафедра. Восшествие на престол императрицы Елизаветы (25 ноября 1741 года - 25 декабря 1761 года), дочери Петра I, было с радостью встречено народом и духовенством. Ее благочестие и любовь ко всему русскому были широко известны, и духовенство надеялось на возвращение при ней к старым допетровским порядкам. Однако надежды эти оказались по большей части тщетны. Императрица и ее доверенные лица не могли решиться на это ни в государственной, ни в церковной политике. Церковная политика была продолжением петровской, и представленные императрице духовенством проекты реформ были отвергнуты. Но личное отношение императрицы к духовенству отличалось почтительностью, благодаря чему епископы пользовались в ее царствование большим уважением.
Пребывание митрополита Арсения в Сибири на этот раз было непродолжительным (с 18 декабря 1741 года по 10 февраля 1742 года). До нас дошла его переписка с государственными органами, которая как нельзя лучше характеризует личность самого владыки.
Пo поводу ареста одного священника губернской канцелярией, митрополит властно предписывает светскому начальству: “почтенно требуем, дабы соблаговолено было священника Михаила Степанова из-под караула освободить и прислать нашему архиерейству, а что по следствию об нем и буде он в чем явится виновен, в том...поступлено с ним будет и в нашем духовном правлении, как святые правила и указы повелевают неотменно”. При этом указано на непорядки, происходящий от корыстолюбивых сибирских чиновников, как они “бедное священство гоняют, куют и бьют, яко злодеев, и преследуют без меры, не яко о правде пекущеся, но яко сами, любоимения страстью одержимы сущи, ищут себе всякими неправедными вымыслами приобретения” . Неуместное вмешательство светских властей, по мнению митрополита Арсения, неблагоприятно отзывалось и на деле обращения инородцев: “волостные церкви пустуют, а новокрещеные наставления лишаются не от нашего архиерейского какого нерадения, но от гонения неразсудных светских командиров, которые из своих происков не веру святую и православие утверждают, но и приобретенное духовными пастырями великим трудом и коштом вовсе тщатся уничтожить на едино поругание нашему святому православию”.
В апреле 1742 года, уже в Москве, митрополит Арсений сообщил Синоду, что в его канцелярии имеется донесение на местного воеводу за то, что он бил плетьми крещеных татар (принявших христианство без позволения своих владельцев - татар), распорядился отдать жену одного из них некрещеному татарину, а другого разрешил продать, хотя на него не было крепостного акта. Владыка требовал от Синода решительного вмешательства в это дело, тем более, что инородцы могут быть “устрашены и утверждены светскими злоковарными, неправедными, лихоимственными следствиями и не будут иметь охоты к Святому крещению” . Защищая людей своего ведомства - крепостных, духовных и новокрещеных - от произвола светских начальников и волокиты, митрополит обвинял воевод, которых за явную наклонность к судебной волоките, он называл “безсовестными”. Он требовал поддержки в подобных делах и от Синода. Мало того, он сам в этих случаях непосредственно обращался к самой государыне. Через 3-4 недели по прибытии в Тобольск он сообщил ей и о первых своих действиях, и о нуждах сибирской епархии [18, с. II].
Ко дню приезда митрополита Арсения в Тобольск прибыл к нему из сибирской ссылки архимандрит Платон (Малиновский). Владыка Арсений дал ему клобук, одеяние и велел служить вместе со всем духовенством в соборе молебен о восшествии императрицы Елизаветы Петровны на престол . Уведомляя государыню об этом, митрополит Арсений пояснял, что отец Платон страдал “по единой злости плута Остермана” . Сообщая о бедности своих монастырей, он жаловался на несправедливость Коллегии экономии, которая присылала в обители офицеров и требовала на их содержание брать средства от монахов из определенных им денег. “При том,- писал владыка,- Коллегия экономии, ругаясь мне, пишет указами, яко бы своему подчиненному, чего никогда и во “определении” не бывало, чтобы архиереям быть в команде у Коллегии экономии”. Присяги не принес ... (Ростовская кафедра). 10 февраля 1742 года владыка Арсений оставил Тобольск и отправился в Москву на коронацию Елизаветы Петровны. Императрица подписала указ о его назначении в члены Синода с одновременным переводом на Ростовскую кафедру. Вскоре стало известно о необычном поступке нового члена Синода: митрополит Арсений отказался принять Петровско-Феофановскую формулу присяги для членов Синода (формулу, мучившую совесть русских архиереев вплоть до 1901 года). Митрополит Арсений, в частности, считал унизительными для архиерейского сана слова: “исповедаю же с клятвою крайнего судию сея Коллегии быти Самую Всероссийскую монархиню Государыню нашу всемилостивейшую” . Взамен владыка предлагал:
“исповедаю же с клятвою Крайнего Судию и Законоположителя духовного сего церковного правительства быти - самого Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, полномощного Главу Церкви и Великого Архиерея и Царя, надо всеми владычествующего и всем имущего посудити — живым и мертвым”. К этой формуле митрополит Арсений сделал еще пояснение, что монаршей власти довольно в той силе присягать в верности и повиноваться, в какой показано от Крайнего Судии Христа в Евангелии и Апостоле. В термине Крайний Судья в приложении к лицу императора митрополит Арсений видел “излишнее ласкательство во унижение или отвержение Крайнего Судии - Самого Христа” .
Императрица Елизавета разрешила митрополиту Арсению этого выражения не произносить, но он все-таки присяги не принес и просил императрицу: “помиловать меня раба твоего и богомольца — отпустить в Ростовскую епархию мою”. Елизавета проявила исключительную благосклонность к владыке Арсению, исполнила его просьбу, и он без всякого наказания уехал в Ростов.
Но в окружении императрицы и среди других членов Синода осталось недовольство этим бунтом. Когда в 1745 году умер покровитель митрополита Арсения митрополит Амвросий, в Синоде поднялось дело о неподписанной владыкой Арсением присяге. Синод письменно запросил митрополита Арсения, и тот ответил, что присяга эта несогласна “с верой в Главу Церкви Христа и более прилична присяге римскому папе” . Кончился этот протест тем, что лист с переделанной присягой велено было сжечь. "О благочинии церковном". В период коронации императрицы Елизаветы митрополит Арсений составил пространную записку “О благочинии церковном”, которая была представлена за его и митрополита Амвросия (Юшкевича) подписями императрице Елизавете. Записка митрополита Арсения состояла из двух частей. В первой части давалась критика управления Русской Церковью с точки зрения церковного права и доказывалось, что институт Святейшего Синода при отсутствии Патриарха не имеет канонической основы. Во второй части описывались “нападки и грабительства” Коллегии экономии . Из всего сказанного автор делал вывод о необходимости восстановления патриаршества. Законность Святейшего Синода с точки зрения канонов не могла идти ни в какое сравнение с законностью патриаршества. Не Петр I, говорилось далее, являлся подлинным виновником антицерковных реформ, а его советчик архиепископ Феофан (Прокопович), который был одержим “духом протестантским и чуть ли еще не горшим” . Митрополит Арсений обвинял автора “Духовного регламента” в том, что тот привел в пример нехристианские религии, “а Христа и апостолов или Вселенских Соборов ниже словом коснулся, не напамятовал”. По его словам, Коллегия экономии свирепствовала по отношению к Церкви хуже, чем турки. Следовательно, необходимо было прежде всего освободить Церковь от этого зла, а затем восстановить и патриаршество.
Записка митрополита Арсения “О благочинии церковном” явилась первым официальным протестом российской иерархии против синодальной системы. Более того, под ней стояла подпись первоприсутствовавшего в Святейшем Синоде архиепископа Амвросия, и потому императрица и правительство не могли просто не заметить ее. Указом императрицы от 15 июля 1744 года управление церковными вотчинами было из ведения Коллегии экономии передано Святейшему Синоду .
После смерти в 1745 году своего единомышленника архиепископа Амвросия (Юшкевича) митрополит Арсений вынужден был в течение 20 лет в одиночестве отстаивать права Церкви и независимость ее высшего руководства. Милостивый отец и добрый архипастырь. Новый митрополит Ростовский с великой ревностью начал служение в Ростове и в течение 20 лет проводил с неослабевающей настойчивостью свои убеждения.
Он так спешил познакомиться с ростовской паствой, что в первый же год осмотрел не только все церкви в своем городе, но посетил и ярославские. Владыка обнаружил, что среди ростовской паствы было множество раскольников, из-за отсутствия школ народ находился в глубоком невежестве, а духовенство не стояло на высоте своего призвания. Митрополит Арсений стал сразу заботиться, чтобы Церковь была воспитательницей народа.
В первый же год он издал строгие инструкции благочинным. На них возлагалась обязанность наблюдать, чтобы во время богослужения “в храме пение было не мятежное и чтение по новоисправленным печатным книгам”, а люди стояли бы с безмолвием и благоговением. Священникам ведено было довольствоваться только доброхотным награждением за требоисполнения. Благочинные должны были следить за поведением священнослужителей, а также за тем, чтобы в народе не развивались суеверия и не было разглашений о ложных чудесах. Приходским священникам рассылались приказания владыки обучать своих прихожан необходимым христианским молитвам: “Отче наш”, “Богородице Дево, радуйся”, а также разъяснять Символ Веры в катехизических беседах, следить за соблюдением у них христианских праздников и постов и объяснять, в какое время на литургии делать поклоны, “к тому ж дабы везде в церквах святых было всегда благочиние и чистота”.
“Владыка любил совершать богослужение с торжественностью, и зная любовь простого народа к крестным ходам, учреждал новые и участвовал в них сам” . При нем в 1743 году впервые был совершен крестный ход с чудотворной иконой Владимирской Божией Матери из Ростова в Ярославль. В тот же год в торжественной процессии обносились вокруг Рубленного города мощи святых князей Василия и Константина .
Митрополит Арсений оставил о себе в Ростове глубокую память как святитель жизни воздержанной, распорядительный , строгий, но вместе с тем и снисходительный.. С нарушителями церковного благочиния он обходился сурово и без всякого послабления. Виновные подвергались телесному наказанию и тем строгим взысканиям, которые применялись в то время всеми архиереями. К ревностным же он всегда оказывал внимание, “с радостию и удовольствием смотрел” на них.
Владыка Арсений любил проповедовать Слово Божие пастве. По свидетельству “Летописца о Ростовских архиереях” “проповедь его, согретая теплотою веры, привлекала большое стечение слушателей, которых глубокое молчание прерываемо было разве одними благоговейными воздыханиями”. Двенадцать огромных томов, написанных самым убористым шрифтом, содержат его многочисленные проповеди и заметки и являются весьма красноречивым свидетельством его трудов на этом поприще .
О чем бы ни беседовал в проповедях владыка: раскрывал ли какую-либо догматическую истину, нравственное правило или объяснял псалом — он от себя делал только вступление, а потом излагал учение Отцов и Учителей Церкви, включая в проповедь рассказы из жизни святых. Если в догматических полемических сочинениях ясно выражается ревность митрополита Арсения по вере, то с еще большей силой в нравственных собеседованиях обнаруживается его ревность по благочестию. Будучи строгим аскетом, ревностным исполнителем христианских заповедей, митрополит Арсений искренне желал раскрыть и пасомым дух Евангельского учения во всей его широте и возбудить в них такую же ревность к его исполнению.
Владыка “был ко всем милостив, часто служил в соборной и в прочих церквах, нищих деньгами делил по вся воскресные и праздничные дни” , так что после двадцатилетнего управления богатейшей епархией, у него не оказалось ни роскошной одежды, ни хорошей посуды, ни денег, ни богатых запасов - только десять пудов сахара, которые ему подарили купцы, а он не успел раздать .
Владыка не давал в обиду другим своих подчиненных: и духовенство, и вотчинных церковных крестьян. Один помещик, желая унизить священника, заставил его в праздник славить Христа в хлеве. Митрополит, узнав про это, позвал к себе помещика и приказал высечь его плетьми.
Дворяне, которые пользовались церковными землями, находились под его строгим надзором, чтобы от них не было притеснений крестьянам. В ростовских вотчинах за все время его управления среди крепостных не было недовольства, которое в других епархиях разражалось страшными бунтами.
Примечательны и распоряжения митрополита Арсения относительно хозяйственной деятельности церквей и монастырей его епархии. Прежде всего, они характеризуют его как опытного и рачительного хозяина. В этих распоряжениях проявляется и позиция митрополита Арсения по вопросу независимости церковного управления. Обличитель раскола. В 1742 году Синод поручил митрополиту Арсению рассмотреть книгу епископа Феофилакта (Лопатинского) “Обличение неправды раскольнической”, которая 20 лет лежала неизданной из-за жестоких преследований, постигших ее автора . В 1744 году владыка Арсений известил Синод, что книга епископа Феофилакта исправлена и что он пишет свое “Дополнение” к ней. Наконец, в 1745 году эта работа была завершена и при содействии митрополита Арсения “Обличение” было издано. “Дополнение” было представлено в Синод, но так и не было отпечатано . Строгое отношение митрополита Арсения к расколу выражалось, например, в том, что по его указанию были разобраны находившиеся в городе Романове часовни раскольников-беспоповцев .
По богословским взглядам митрополит Арсений был близок к митрополиту Стефану (Яворскому), который написал книгу “Камень веры”, обличавшую в приверженности лютеранским взглядам главного сподвижника Петра I в делах церковной реформы Новгородского архиепископа Феофана (Прокоповича). В 1728 году эту книгу издал Тверской архиепископ Феофилакт (Лопатинский). В 1735 году интригами архиепископа Феофана владыка Феофилакт оказался в заключении, а само издание книги митрополита Стефана преследовалось.
Но Преосвященный Феофан, закрывая рот другим, не собирался молчать. Он пустил в оборот анонимный “Молоток на Камень веры”, где утверждался миф о митрополите Стефане как о тайном иезуите, приверженце папы, и отвергалось православное учение об иерархии, монашестве, призывании святых, иконопочитании и необходимости добрых дел для спасения.
Митрополит Арсений написал книгу “Возражение на молоток” , в которой выступил защитником митрополита Стефана и обличителем протестантов, называя "молоток" восковым, который "от лица огня, сиречь слова Божия и самыя истины исчезнувший". Обретение мощей святителя Димитрия. Борьба митрополита Арсения с раскольниками и лютеранами увенчалась торжеством открытия мощей святителя Димитрия, митрополита Ростовского.
Домовая экономическая канцелярия 18 сентября 1752 года донесла митрополиту, что в церкви Зачатия Пресвятой Богородицы, в Яковлевском монастыре, поврежден от времени чугунный пол. Владыка поручил освидетельствовать повреждение пола игумену Геннадию, которому дозволялось при необходимости сдвинуть с места и гробницу, стоящую над местом погребения митрополита Димитрия. Когда стали разбирать сгнившие под полом деревянные брусья, то под ними нашли в каменной гробнице тело почившего в 1709 году митрополита Димитрия почти совершенно нетленным. Митрополит Арсений приказал оставить святые мощи в той же гробнице, запереть на замок и запечатать; сам же в тот же день донес об открытии их в Синод. В конце своего донесения он писал:"По моему же признанию, не мало и то чудо имеется, что через толикое время тело Преосвященного Димитрия, в земли и грязи лежащее, само в конец не истлело, и облачение в прах не превратилось. И такового чуда за чудо не признавать опасность есть моей совести, дабы не богоборствовать".
В следующем году митрополиту Арсению сообщили о случаях исцелений у мощей, и было отдано распоряжение записывать такие случаи. В начале 1757 года по распоряжению правительства нетленность мощей была освидетельствована, и 19 марта того же года Синод доложил государыне, что “ввиду чудес, происходящих от нетленного тела святителя Димитрия, достойно почитать оное за святые мощи и огласить это в народе”. Синод распорядился переложить мощи в новую раку, установил празднование памяти святителя 21 сентября и благословил служение перед мощами всенощного бдения и молебнов, поручив митрополиту Арсению составление жития и службы. Указ об открытии святых мощей состоялся 22 апреля 1757 года . Императрица приняла самое близкое участие в прославлении угодника Божия. Она попросила митрополита Арсения прислать ей портрет святителя Димитрия и заказала для его святых мощей богатую серебряную раку . Основание Ярославской семинарии. В первые годы своего управления митрополит Арсений увидел, что ростовцы находятся в состоянии такого невежества, что их надо едва ли не обучать началам христианской веры. Причем пастыри были просвещены немногим более пасомых. Ввиду такого крайнего положения, по мнению митрополита Арсения, достаточно было пока и того, чтобы священники хотя бы умели читать по книге готовые поучения для народа, разуметь, что читают, и совершать чинно богослужение. Для образования духовенства незадолго до прибытия в Ростов Преосвященного Арсения была основана в 1739 году славяно-латинская грамматическая школа. По распоряжению митрополита Арсения в 1747 году она была переведена из Ростова в Ярославль и соединена с существовавшей ранее ярославской славяно-российской грамматической школой. Таким образом, возникло одно общее для епархии учебное заведение, под названием семинарии. Главное внимание при преподавании было обращено на усвоение учениками "Православного исповедания веры" и на то, чтобы молодым людям внушить благоговение перед великим служением пастыря .
Митрополит Арсений взялся за новое дело со свойственной ему энергией. Он сам принял участие в преподавании наук, а также предпринимал энергичные меры к материальному обеспечению семинарии, что было необходимо, так как ученики пользовались готовым содержанием. Для этой цели осуществлялся сбор средств с монастырей и церквей. За независимость церковного управления. Особое место в деятельности митрополита Арсения на Ростовской кафедре занимала борьба с различными государственными учреждениями за независимость церковного управления.
В первый год пребывания на кафедре митрополита Арсения (1742) из Сената был получен указ, чтобы при каждой церкви был один обер или унтер-офицер: в случае бесчиния в храме во время литургии он мог, по этому указу, водворять порядок и штрафовать виновных в пользу Церкви. Эта функция возлагалась на тех отставных военных, которых Коллегия экономии размещала по монастырям. Они должны были выехать из монастырей к назначенным им храмам, но средства, выделяемые монастырями на их содержание, оставлялись в их пользу, так что запрещалось на место уехавших отставных военных постригать в монастыри новых монахов .
Тогда митрополит Арсений представил на рассмотрение Синода мнение, что указ о распределении отставньк военных по церквям невыполним. Он ведет только к уничтожению монашества — так в монастырях Ростовской епархии стало больше солдат, чем монахов. Митрополит считал, что в сельских церквях благочиние вполне может быть соблюдено церковнослужителями, а солдаты, склонные к проискам в наложении штрафов, не всегда будут справедливы. И самое главное, штрафование неуместно в Церкви и ведет к беспорядкам. Вообще, по мнению владыки, Коллегия экономии существует только для порабощения Святой Церкви и ее служителей, так что Синоду не только не следует допускать ее вновь отягощать духовенство, но стараться освободить его и от прежних ее притязаний .
Мнение митрополита Арсения восторжествовало, отставные военные не были разосланы по храмам. Охрана церковного порядка была с этого времени возложена на духовных лиц.
Новую партию отставных военных, которых прислали в монастырь в 1742 году, митрополит Арсений не принял. Коллегия экономии пожаловалась Сенату. Митрополит Арсений Сенату ответил в резкой форме. В сентябре 1743 владыку вызвали в Московскую Синодальную Контору, где ему был объявлен выговор за дерзость .
Митрополит Арсений, ссылаясь на болезнь, попросил уволить его от управления епархией и отправить на покой в Новгород-Северский Спасский монастырь Черниговской епархии. Синод обрадовался такому повороту дела и сделал доклад императрице Елизавете, но императрица благоволила митрополиту Арсению и доклада не утвердила .
В 1744 году при императрице Елизавете, пользуясь ее благорасположением к Церкви, члены Синода, при поддержке обер-прокурора Шаховского, исходатайствовали возврат Коллегии экономии из Сенатского ведомства в ведение Синода. Но дворяне продолжали ставить вопрос о реквизиции церковных земель. Для решения этого вопроса императрица Елизавета под их давлением учредила при Дворе особую Конференцию. В итоге императрица подписала 30 сентября 1757 года именной указ, который требовал, “чтобы архиерейские и монастырские имения управлялись не монастырскими служками, а отставными офицерами” и деревни были отданы помещикам .
Митрополит Арсений, заручившись поддержкой единомысленных ему архипастырей, написал канцлеру графу А. П. Бестужеву горячее письмо, а также ходатайствовал к императрице через графа Разумовского. Благодаря этим ходатайствам императрица Елизавета фактически отказалась радикально провести реформу. Осведомленная о мнениях авторитетных церковных иерархов, она остановила проведение закона в жизнь, сказав: “как хотят после моей смерти, а я не подпишу” . Таким образом, до воцарения Петра III Святейшему Синоду удалось одержать победу в этом вопросе. "Печальная перемена". Император Петр III по происхождению и воспитанию был иностранцем, лютеранином по крещению, ему были чужды Россия и ее Церковь. Его краткое правление (1761-1762) было периодом немецко-протестантского господства и "мысленного ига". В 1742 году он перешел в Православие, но всегда открыто выражал презрение к православной Церкви и ее обрядам, что вызывало возмущение подданных и недоумение иностранцев.
Известна беседа императора Петра-Ш с Новгородским архиепископом Димитрием (Сеченовым), который являлся в то время первоприсутствующим в Святейшем Синоде, в которой император высказал желание, “чтоб из всех образов, находящихся в церквах, оставлены были в них одни изображающие Христа и Богородицу, а прочих бы не было; также чтоб всем попам предписано было бороды свои обрить и вместо длинных ряс носить такое платье, какое носят иностранные пасторы”.
Не любивший Православия, иерархии и монашества, Петр III подписал ряд указов, благодаря которым ускорилось изъятие церковных земель. 21 марта 1762 года, за три месяца до низвержения, император Петр III подписал указ о полной секуляризации недвижимых церковных имуществ с передачей ведавшей их синодальной Коллегии экономии в ведомство Сената. Не без издевательства в указе цитируется обобранным церковным владельцам слово евангельское: “взгляните на птиц небесных...и на полевые лилии”. Митрополит Московский Тимофей (Щербацкий) писал по этому поводу митрополиту Арсению: “Всех нас печальная сия тронула перемена, которая жизнь нашу ведет к воздыханиям и болезням... До сего мы дожили по заслугам нашим”. Воцарение Екатерины II. 28 июня 1762 года произошел дворцовый переворот, в результате которого на престол вступила императрица Екатерина II. Особая ситуация, в которой оказалась Екатерина после переворота, определила всю ее внутреннюю политику, и в особенности — ее позицию по отношению к Церкви. Два фактора: тяжелое финансовое положение и необходимость учитывать настроение дворянства окончательно решили вопрос в пользу изъятия церковного имущества.
Говоря о церковной политике Екатерины II, следует принять во внимание ее личные религиозные убеждения. Воспитанная в строго протестантском духе, она так и не стала православной, как никогда не была и искренней лютеранкой. Ее конфессиональная принадлежность оставалась для нее делом внешним, современники отмечали, что она "была совершенно равнодушна ко всему священному". На протяжении всего правления она всегда рассматривала церковные и религиозные вопросы с точки зрения государственных интересов.
Перед народом она подчеркнуто демонстрировала строгую православность, наружным доказательством которой было пунктуальное соблюдение церковных правил и обрядов. Она ходила из Москвы пешком на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру, целовала руки духовенству, ездила в Киев и поклонялась Печерским угодникам, говела и причащалась вместе со всем придворным штатом. Щекотливую для себя проблему
престолонаследия императрица решила ссылкою на то, что взошла на трон ради защиты православной веры .
Воцарение Екатерины II сначала было встречено с радостью. Но надежды духовенства оказались напрасными. Императрица была убежденной сторонницей законов об изъятии церковной собственности в пользу государства. Ей важно было только в первые моменты утверждения во власти не задеть духовенство. Духовная комиссия. Опись церковных имуществ. 12 августа 1762 года Екатерина II издала манифест, в котором церковные поместья передавались в управление Церкви со следующей оговоркой: “Не имеем Мы намерения и желания присвоить себе церковные имения, но только имеем власть предписывать законы о лучшем оных употреблении на славу Божию и пользу отечества."
В манифесте объявлялось об учреждении смешанной светско-духовной
комиссии для обсуждения данной проблемы. Иерархи тем временем подали Екатерине
ходатайство о возвращении им вотчин. Императрица направила его в Сенат.
Митрополиту Арсению манифест не понравился. “Что же после воспоследует,
судьбы Божий не знаю,— пишет он Костромскому епископу Дамаскину (Аскаронско-
му), - а нам только надлежит Богу молиться, дабы Церковь Свою помиловал, якожемиловал во время Алексия святителя, митрополита Московского, за татарскую державу" (то есть при власти татар).
Митрополит Арсений не был одинок в своем мнении о церковной реформе. Переписка владыки Арсения доказывает, что, за исключением Новгородского архиепископа Димитрия (Сеченова), между всеми представителями русской церковной иерархии той эпохи было единомыслие по вопросу о церковном имуществе . Все архиереи решительно высказывались о необходимости обеспечить за собою деревни:
архиепископ Петербургский Гавриил (Кременецкий), архиепископ Крутицкий и Можайский Амвросий (Зертис-Каменский), епископ Тверской Афанасий (Вольховский), епископ Псковский Гедеон (Криновский). Архиереи не только выражали сочувствие митрополиту Арсению, но прямо вызывали этого маститого иерарха на решительную борьбу за церковные интересы .
Открыто выполнение задуманной реформы началось изданием указа от 29 ноября 1762 года об учреждении Особой Комиссии и предписания ей определенной инструкции. Состав Комиссии обеспечивал правительству полное послушание иерархии. Екатерина II желала, чтобы каждый духовный член Комиссии стремился держаться “правил разума, не руководить себя предрассудками, уважать (!) веру, но никак не давать ей влияния на государственные дела, изгонять из совета все, что отзывается фанатизмом и извлекать по возможности пользу из всякаго положения” .
Главной задачей Комиссии было выяснение “истинных доходов от церковных имений”, по мерке лучших хозяйств светских помещиков, и соответственно этому учреждение “штатов”, т. е. жалования из казны. Для этого было предписано провести опись церковных имуществ. Комиссия разработала форму шнуровых приходно-расходных книг и разослала их по церквям и монастырям .
В такой ситуации митрополит Арсений не мог молчать. В Неделю Православия 9 февраля 1763 года он совершил с собором ростовского духовенства праздничное богослужение с положенным анафематствованием еретиков и врагов Церкви, в тексте которого он сделал, однако, собственные дополнения: “Вси насильствующии и обидящии святии Божии церкви и монастыри, отнимающе у них данная тем... имения... яко крайние врази Божий, да будут прокляти” . При этом митрополит Арсений, которого не пригласили на коронацию Екатерины II, рассчитывал на встречу с императрицей, так как она намеревалась прибыть в Ростов на переложение мощей святителя Димитрия в новую серебряную раку, устроенную усердием императрицы Елизаветы Петровны. Митрополит Арсений и предположить не мог, что императрица не желала встречаться с ним и даже с ужасом думала о неизбежности видеть его в Ростове. Обращения в Святейший Синод . На второй неделе Великого поста 1763 года к митрополиту Арсению прибыл Переяславльский епископ Сильвестр (Старогородский), который был назначен в состав учрежденной духовной комиссии о церковных имениях и оставил владыке Арсению инструкцию императрицы от 29 ноября 1763 года. В этой инструкции излагалась система управления церковными вотчинами: 1) чтобы содержание духовенству назначить не роскошное; 2) богатые средства церковных вотчин употребить на народное просвещение: на устройство школ, гимназий, академий; 3) остатки доходов употребить на правильно организованную общественную благотворительность .
Ознакомившись с этой инструкцией, а также поняв, что высочайший визит откладывался на неопределенное время, митрополит Арсений решил ускорить дело. 6 марта 1763 года он отправил в Святейший Синод первое письмо, в котором излагались критические замечания к манифесту от 12 августа и инструкции от 29 ноября 1763 года .
В письме он подчеркивал, что " до Петра III все князья и цари признавали за Церковью право собственности на церковные вотчины. Как можно употребить церковный доход на предметы нецерковные? Потому-то каноны и грозят отлучением всякому восхитителю церковного имущества. Если покойный император Петр III и начал подобное дело, то в указе ныне царствующей императрицы эта мера осуждена".
Митрополит Арсений напомнил, что в своих манифестах императрица объявила себя защитницей Православия. Комиссия же разослала по монастырям и епархиальным управлениям счетоводные книги, чего не водилось даже при татарских ханах, которые, напротив, прямо признавали церковное землевладение. Владыка писал, что узникам и призреваемым жить легче, чем архиереям. Те никому не дают отчета в употреблении милостыни. “Горе убо нам, бедным архиереям, яко не от поган, но от своих, мнящих быти овец правоверных, толикое мучительство претерпеваем” .
Митрополит Арсений критиковал также те части инструкции, которые касались духовных школ. Он обращал внимание на очевидное противоречие между изъятием у Церкви земель и требованием, чтобы Церковь создавала целую лестницу школ от низших до высших.
Подобные нововведения могли, как считал митрополит Арсений, привести к тому, что государство превратится в атеистическое. Автор был весьма резок в отношении членов Святейшего Синода, которые не смели ничего возразить враждебным Церкви придворным из окружения императрицы.
15 марта 1763 года митрополит Арсений, с возмущением реагируя на начатую офицерами опись всего церковного имущества, в том числе и храмового, иконного и алтарного, и связанные с этим злоупотребления, отправил в Синод второе письмо. В нем он писал, что продолжение работы комиссии в прежнем духе приведет к истреблению Церкви и благочестия. Храмы, богослужение, утварь и все в Церкви придет в оскудение, о благолепии церковном не может быть и речи . И так может благочестие истребиться “не от татар и ниже от иностранных неприятелей, но от своих домашних, благочестивыми и сынами Церкви нарицающихся” . В обоих письмах митрополит Арсений избегал резких выражений, касающихся лично императрицы. В заключение он просил увольнения на покой .
Первое письмо митрополита Арсения было доставлено Святейшему Синоду в Москве, куда члены Синода прибыли в связи с коронацией Екатерины II. Доклад об этом письме от имени Святейшего Синода был составлен Новгородским архиепископом Димитрием (Сеченовым) и представлен императрице. Писание митрополита Арсения,
как резюмировал Преосвященный Димитрий, есть “оскорбление Ее Императорского Величества, за что он (митрополит Арсений ) великому подлежит осуждению. Но без ведома Ее Императорского Величества Святейший Синод приступить не смеет, а предает на высочайшее благоусмотрение и на Высочайшую Ее Императорского Величества бесприкладную милость”. Этот доклад подписали Преосвященные Димитрий (Сеченов), Тимофей (Щербацкий), Гавриил (Кременецкий), Гедеон (Криновский) и Афанасий (Вольховский); отсутствовали подписи архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского) и епископа Сильвестра (Старогородского), симпатизировавших владыке Арсению. Переданное Синоду уже на следующий день собственноручное распоряжение императрицы наметило главные черты приговора, ожидавшегося ею от Синода, и придало делу видимость политического, ведь Святейший Синод и сам усмотрел в нем оскорбление Императорского Величества . Арест и суд в Синоде. Не успело еще второе письмо митрополита Арсения дойти по назначению, как в порядке исполнения приговора Синода в Вербную субботу после вечерни во двор Ростовского архиерея въехало несколько саней с приказом митрополиту Арсению:
немедленно (не дали даже войти в собор и приложиться к святыням) ехать под конвоем в Москву . 17 марта его привезли в Москву и “сдали” в Симонов монастырь “под крепкий караул”. Шла Страстная Седмица. Казалось, все судебное дело можно было и отложить. Но Екатерина II спешила. На другой же день она написала записку генерал-прокурору Глебову, в которой говорилось: “Нынешнюю ночь привезли враля, которого исповедывать должно. Приезжайте ужо ко мне, он здесь во дворце будет” .
Москва была настолько взволнована арестом митрополита Арсения, что власть сочла нужным официально объявить в “Московских Ведомостях”, что протесты Ростовского архиерея “от начала до конца наполнены ядом оскорбления Величества” .
В то время как Синод, очевидно, по распоряжению архиепископа Новгородского Димитрия (Сеченова), извлекал из своих архивов материалы о прежних самовольствах митрополита Арсения, в императорском дворце шел первый допрос митрополита в присутствии генерал-прокурора Глебова.
После того, как разобрали переписку митрополита Арсения и не нашли ничего интересного, обратились к текстам Чина Православия этого года, а также обнаружили указ 1743 года, еще тогда воспретивший митрополиту Арсению “предерзостные” письма .
Граф Бестужев-Рюмин, по прежней дружбе с владыкой Арсением, написал Екатерине очень сдержанное письмо, но получил от нее резкий выговор: “Я чаю, ни при котором государе столько заступленья не было за оскорбителя Величества, как ныне за арестованного всем Синодом Митрополита Ростовского. И не знаю, какую я бы причину подала сумневаться о моем милосердии и человеколюбии. Прежде сего и без всякой церемонии и формы, не по столь еще важным делам, преосвященным головы секали” .
Суд начался 1 апреля, во вторник на Фоминой неделе. Существо дела для судей было неважно. Судили сам факт, что он посмел возражать.. Митрополит Арсений письменно дал ответы на поставленные ему вопросы, а именно: “В доношении своем 6 марта ничего к оскорблению Ее Императорского Величества быть не уповал, а все то писал по ревности и совести, чтоб не быть двоедушным”, в дополнениях к Чину Православия, взятых из древних чиноположений, ответил, что “ничего к оскорблению Ее Императорского Величества не имеется и в оном грабители церковного имения потому внесены, что многие монастырские и церковные имения отымают, а суда на них сыскать не можно”.
Судьями были молодые епископы, частично митрополитом Арсением же и выдвинутые: митрополит Московский Тимофей (Щербацкий), архиепископ Санкт-Петербургский Гавриил (Кременецкий), Новгородский архиепископ Дмитрий (Сеченов), архиепископ Крутицкий Амвросий (Зертис-Каменский), Тверской епископ Афанасий (Вольховский), епископ Псковский Гедеон (Криновский). Приговор. Синод хотел и угодить власти, и в то же время опасался превысить меру наказания, пойти на крайнюю несправедливость. 7 апреля он послал доклад императрице в такой формулировке: митрополит Арсений “в противность слова Божия, апостольских преданий и государственных узаконении на указы Ея Императорского Величества от 1762 и 1763 годов о церковных имениях таковыя учинил возражения, которыя единственно до оскорбления Ея Императорского Величества следуют, приводя в оных из священного Писания превратные толкования” . Нельзя его простить, хотя бы он писал так и по ревности к закону Божию, ибо не только на указы, но и на распоряжения своего ведомства “язвительных представлений чинить запрещено” . Поэтому, согласно указу о нем от 1743 года, “архиерейства и клобука лишить и послать в отдаленный монастырь на крепкое смотрение и бумаги и чернил ему не давать” .
Императрица Екатерина II своему приговору придала вид смягчения, как бы отказываясь от дополнительной отдачи митрополита Арсения суду уголовно-политическому. Ее резолюция от 14 апреля звучала так: “По сентенции сей сан митрополита и священства снять, а если правила святые и другие церковные узаконения дозволяют, то для удобнейшего покаяния преступнику, по старости его лет, монашества только чин оставить, от гражданского же суда и истязания мы, по человеколюбию, его освобождаем, повелевая нашему Синоду послать его в отдаленный монастырь под смотрение разумного начальника с таким определением, чтобы там невозможно было ему развращать ни письменно, ни словесно слабых и простых людей”.
Этот приговор она повелела довести до сведения духовенства всех епархий. В опубликованном приговоре говорилось о “крайне укорительных и злословных выражениях”, которые митрополит Арсений “безразсудную дерзость имел” адресовать Святейшему Синоду, “превратно понимая и толкуя вознамеренное ныне полезнейшее распределение церковных имений” и “пренебрегши то, чем он долженствовал сему высокому духовному собранию, в котором Ея Императорское Величество президентом быть изволит”. Пророчества "обидящим собратиям". День, назначенный для церемонии снятия сана, не утаился от народа, и он в значительном числе пришел в Кремль к Синодскому Двору. Солдатам пришлось раздвигать толпу, чтобы провести в Синодальную Палату заключенного митрополита Арсения. По указанию императрицы он был в полном внебогослужебном архиерейском облачении: в мантии, с панагией и жезлом. Синоду указано было присутствовать в полном составе вместе с обер-прокурором Козловским .
Вошедшему митрополиту Арсению не дали сесть, и он выслушал приговор стоя, после чего синодский ризничий начал снимать с него архиерейские одежды и знаки сана. При этом митрополит Арсений укорял своих собратий, прозорливо предрекая их судьбу. Предание говорит: “был неустрашим и отдавал архиереям клобук и прочее с выговором, весьма им досадительным, и всякому пророчески как Сеченову так и другому Амвросию: “вот увидите как умрете” . Когда разоблачали владыку Арсения, он Преосвященному Дмитрию (Сеченову) сказал: “Ты задохнешься от своего собственного языка”. Через четыре года (в 1767 году) владыка Димитрий скоропостижно скончался от апоплексического удара. Псковскому епископу Гедеону (Криновскому) митрополит Арсений сказал: “а ты не увидишь своей епархии”. И молодой владыка Гедеон (всего 36 лет) скоропостижно скончался по дороге, не доехав до Пскова.Преосвященного Амвросия (Зертис-Каменского), нередко гостившего у митрополита Арсения в Ростове, он горько упрекнул: “ты же ядый хлеб со мной, возвеличил на мя запинание. И яко вол ножем зарезан будеши”. Это и случилось в Москве при холерном бунте в 1771 году. Слабый и старый Московский Митрополит Тимофей (Щербацкий) неудержимо плакал при этом .
Церковь Трех Святителей, находящаяся рядом с Крестовой палатой, ставшей местом неправедного суда над владыкой Арсением, спустя 2 месяца внезапно, без видимой причины, рухнула. Такой факт укрепил народное мнение о митрополите Арсении как о мученике. Начало крестного пути. Прямо из Крестовой палаты в монашеской одежде митрополита Арсения повезли в Ферапонтов монастырь. Но вдогонку был послан дополнительный указ: везти еще севернее — в Корельский Никольский монастырь под Архангельск. Надзирателем над митрополитом Арсением был назначен офицер Маврин. На пропитание владыке назначили 50 копеек на день и был дан приказ императрицей Екатериной — три дня в неделю водить его на черные работы. Маврин с удивлением рассказывал потом, как 67-летний старец митрополит рубил дрова, таскал воду, подметал и мыл пол, “как святой”, прибавлял он . Митрополиту Арсению было позволено ходить в церковь и по монастырю лишь в сопровождении конвоя из 4-х солдат. Разрешалось читать книги свои и монастырские, но не дозволено было иметь ни чернил, ни бумаги, ни писать, ни тем более вести переписку с кем-либо .
Спустя некоторое время по разрешению Синода из Ростова к митрополиту Арсению были отправлены и все его личные вещи: 1 мантия, 3 рясы, 1 фуфайка, шапка келейная ветхая, чулки —- почти все из холста или ветхое. Из наиболее ценных вещей были: труба зрительная, трое очков, железная пряжка, чайник фарфоровый, 3 пары чашек, 12 тарелок, глиняная кружка, сахару, поднесенного купцами, 10 пудов. Денег у него не оказалось вовсе.. Все достояние ревнителя церковных имений помещалось в одном сундуке и тюке .
В Николо-Корельском монастыре митрополиту Арсению был отведен низкий и тесный каземат под алтарными сводами каменной Успенской церкви. Рядом с ним размещался прапорщик с четырьмя солдатами. У владыки Арсения был келейник. Среди вещей, привезенных из Ростова зимой, были книги. Братия во главе с игуменом с уважением относились к находящемуся под арестом митрополиту, о котором иногда доброжелательно справлялся Архангельский архиерей . Монахи не могли привыкнуть к мысли, что перед ними не митрополит, а простой монах. Архимандрит не иначе относился к нему, как к архиерею, приобщал его не как мирянина, а у престола. Монахи брали у него благословение. Приходя в праздничные дни в церковь к литургии, митрополит Арсений после заамвонной молитвы говорил проповеди и читал с толкованием Катехизис, Четьи-Минеи и толковое Евангелие, а служащие стояли по сторонам в облачении, как положено стоять перед епископом. Архимандрит часто посещал владыку Арсения и разговаривал с ним о различных предметах. В монастыре считали его мучеником, страдальцем за правду. Новое "дело". В день рождения императрицы - 21 апреля 1767 года - монахи пришли к митрополиту Арсению с поздравлением. По обычаю в этот день за здравие императрицы испивали вина. Владыка одному из пришедших - иеродиакону Лебедеву, отказал дать вина, потому что тот был очень пьян. Последний, известный пьяница, сразу же заявил, что митрополит Арсений, видно, не почитает государыню, коли жалеет для монахов вина выпить за ее здоровье .
В середина августа Лебедев, сговорившись с монахом Батоговым, тоже пьяницей, подвергшимся наказанию плетьми, прибыл с ним в Архангельск. Они подали в губернскую канцелярию донос. Началось расследование дела .
Митрополит Арсений прямо излагал, как было дело. Но архимандрит Антоний под нажимом следователей проявил малодушие и начал оговаривать узника, будто тот бранил Синод. Владыка Арсений ответил: “Нет, Синод я не бранил, а говорил, что я, будучи архиереем, писал в Синод так, как на Страшный Суд мне встать. И как Синод писанное мной растолковал, за то будет со мною судиться на Страшном Суде” .
Особенно пристрастно допрашивал митрополита Арсения прокурор В. В. Нарышкин. И владыка, наблюдая как записывается протокол, вместо ответов стал давать Нарышкину нравоучения. Наконец, подарил медный пятак, положа на стол, за что крайне взбесился Нарышкин. На это узник заметил, что пятак ему еще пригодится, что и сбылось —- впоследствии Нарышкин был в Нерчинске заводским начальником, попал под следствие и был судим. За растрату казенных денег имение его было конфисковано, а он посажен в крепость, получая 5 копеек в день на содержание, там он и умер .
Императрица передала дело генеральному прокурору князю Вяземскому, а сама, со свойственным ей пристрастием к владыке, стала следить за всеми деталями следствия. Она решила удалить узника из мест, населенных преимущественно русскими, к границам империи, где проживали большей частью инородцы, чтобы таким образом лишить его сочувствия окружающих. Она велела справиться: “нет ли в Выборге, Нарве или Ревеле особого в крепости, и ничем незанятого, крепкого, житию способного каземата
8 октября 1767 года от князя Вяземского получен был Архангельской Губернской Канцелярией приказ о дополнительном расследовании, с допросом новых лиц, и опять некоторые по малодушию стали оговаривать узника. В день окончания следствия владыка Арсений попросил выслушать его показания и, записав, представить государыне. “Прошу, - говорил он, - чтобы государыня сотворила милость, соизволила бы подлинное мое доношение Святейшему Синоду, за которое осудили меня, сама прочитать: она увидит мою правоту” . Владыка был убежден, что если бы императрица узнала его доводы против изъятия церковного имущества, то не только не осудила бы его, но и сам вопрос об имуществе решила бы иначе, как это сделала по его письму покойная Елизавета Петровна. Он думал, что осужден по той причине, что его представления были доложены государыне на словах, а подлинные письма ей не показали . В заключение показаний он сказал: “Я и теперь утверждаю, что деревень от Церкви отбирать не надлежало”. Новый приговор и расстрижение. Теперь уже для разбирательства не приглашались члены Синода, и делу был придан характер политического процесса. Императрица с Вяземским написали 20 декабря 1767 года приговор в форме “указа”: “Оный же Арсений, имея на сердце собственное и ненасытимое от монастырских имений обогащение, а не терпя о том никакого благоучреждения о взятии оных в смотрение Коллегией экономии, рассеевал, что якобы Церковь разграбили, выговаривая при том, что де, и у турок духовному чину лучше, нежели в России, почитая то сделанное о церковных имениях полезное, как для Церкви, так и для великого числа (народа), учреждение ограблением..., каковые рассеивания открывают злостное его намерение, чтоб внушить в народе, якобы Церкви гонение происходит от верховной власти, и там против оной поколебать во всеподданнической верности и усердии” . К этим словам Екатерина приписала: “сие доказывается тем, что Арсений осмелился в Николаевской пустыне читать молитвы о гонении на Церковь для того (потому), что не монахи управляют деревнями монастырскими, но Коллегия суммы отпускает на их обиход, смешивая он, Арсений, такимъ образом, святую веру с монаху непристойною корыстью, советывал из злобы читать молитвы о гонении Церкви”. Далее был сформулирован и приговор: “Лишить его, Арсения, монашеского чина, и для снятия с него камилавки и всего монашеского одеяния, призвать в Архангелогородскую Губернскую Канцелярию духовную персону и велеть его расстричь и одеть в мужичье платье, по расстрижении же переименовать его Андреем Вралем и послать к вечному и неисходному содержанию в Ревель, где и велеть его, Враля, содержать в тамошней крепости в одном каземате, под крепким караулом, не допуская к нему ни под каким видом, не только для разговоров, но ниже для посмотрения, никого, и одним словом, так его содержать, чтоб и караульные не только о состоянии его, но ниже и о сем его гнусном имени не знали. Для содержания же его, в караул определить тамошняго гарнизона из состоящих иноземцев. Комендант должен неослабно смотреть, чтоб оный Враль содержан был неослабно, для того (потому) что уже из дела довольно видно, что оный Враль наполнен, сверх его злости, еще и ложной святостию”.
Для исполнения " указа" из Петербурга в Архангельск был отправлен майор Толузаков с тремя солдатами и капралом, чтобы вывезти оттуда узника на место новой ссылки, которое хранилось в большом секрете. 29 декабря 1767 года над митрополитом Арсением в Архангельской Губернской Канцелярии был проделан предписанный обряд расстрижения. Ему обрили голову и бороду и одели в мужицкий кафтан, который был ему короток и узок. Все время молчавший владыка попросил оставить ему подрясник. Губернатор согласился было, но Нарышкин настаивал: “воля Ваша, но по указу надлежит исполнить” .
Несмотря на все старания властей придать осуждению митрополита Арсения законный вид, народная молва о невинно пострадавшем владыке ходила везде. Екатерина II не желала сделать из митрополита Арсения мученика и решила упрятать узника так, чтобы народ забыл о самом его существовании. Позаботилась скрыть даже личные вещи, принадлежавшие митрополиту, их отправили в московскую Коллегию Экономии, где они были проданы “вместе с прочими монашескими имениями”.
На инструкции для конвоиров императрица приписала: “платье, белье и шубу велите ему дать, и в прочем велите с ним обходиться без грубости” . Колодника берегли не от простуды, а от любопытных взглядов, инструкция гласила: “что станет колодник разглашать, то онаго отнюдь не слушать и ему ни в чем не верить, а стараться как возможно от того вранья его удерживать”. Митрополиту поверх “мужичьяго платья” дали баранью шубу, две пары теплых чулок и шапку ]. Быстро приготовили все необходимое в дорогу. К саням приделали кибитку, наглухо обитую рогожей, и все это для прочности оковали железом. Туда посадили узника и конвоирующих его солдат и почти без единой остановки повезли на новое место ссылки с одной русской окраины на другую, еще не обрусевшую, где он не встретил бы никакого сочувствия.
На пятые сутки приехали в Вологду. Начальник конвоя майор Толузаков сдал здесь “безымянного арестанта” как вещь под расписку капитану Нолькену (немцу, который не говорил ни слова по-русски), и тот в этот же день повез его, без остановок, минуя Петербург, прямо в Ревель.
Ночью проезжая Ростов, кафедральный город митрополита Арсения, все услышали колокольный звон. Звонили с монастырской колокольни. Офицер, встревоженный этим, вошел в монастырь и потребовал прекратить его. Оказалось, что звонить никто не приказывал;
колокольня была заперта, да и о проезде владыки Арсения никто здесь не знал. В то же самое время сторожа видели храм ярко освещенным и митрополита Арсения в архиерейском одеянии, благословляющего народ . Вечное заточение. 8 января после двенадцатидневного безостановочного зимнего путешествия протяженностью в 2.000 верст, в закрытых санях, семидесятилетний старец был полуживым внесен в каземат, приготовленный за месяц до того в башне Гросштанпорт.Это было помещение, "только что способное к житью человеческому" , имеющее 10 футов длины и 7 футов ширины (примерно 2 на 3 метра), размер хорошей могилы. Сюда и поместили Ростовского митрополита под оскорбительным именем “некотораго мужика Андрея Враля”.
Придя на следующий день, его нашли едва живым. Обер-комендант фон Тизенгаузен вызвал доктора, и тот занялся лечением узника .
Инструкция коменданту требовала, чтобы с арестантом не допускалось никаких сношений извне, “чтобы сей великий лицемер не привел и других к несчастью” , если он “станет о себе разглашать, то сему верить не велеть”, и если не замолчит, тут же в камере вставить ему в рот пыточный кляп, который для угрозы велено было все время держать на виду в камере . При таком положении митрополиту Арсению не от кого было узнать даже то, где он находится.
Особенно опасалась Екатерина II сношений митрополита с духовенством. Поэтому она сама приписала к тюремной инструкции: “Попа при смертном часе до него допустить с потребою, взяв с попа подписку под смертной казнью, что не скажет о нем никому”. Наконец, велено было обо всем, касавшемся узника, ежемесячно доносить в Петербург самой императрице и не отдавать его никому без личного предписания Екатерины II.
Поначалу содержание арестанта было предписано еще сносное: чтобы он “был сыт и одет”, пища - “что от него прошено будет”, а “для ночного времени покупать ему свечи”. Разрешалось давать книги (после смерти владыки в камере нашли пять книг: Новый Завет, Следованную Псалтирь, молитвенник, малый требник и святцы московские). Но при этом митрополита полностью изолировали от всякого общения с посторонними людьми. Около него были только солдаты, мало понимавшие его и неустанно сторожившие (даже белье арестанту должны были стирать сами караульные тут же, в коридоре, никуда не выходя). Скоро решили, что трех солдат для надзора за узником недостаточно, и добавили четвертого.
Императрица не ошиблась в расчете, когда поместила митрополита Арсения в Ревель. Содержали его здесь очень строго. Караульные не могли относиться к нему с сочувствием, как в Корельском монастыре, так как из-за него они сами оказались на положении арестантов. Офицеры, начальники караулов, также попали на положение полузаключенных, получив строгое приказание “ни к кому с поклонами в домы отнюдь не ходить, кроме что с рапортом (к обер-коменданту)”. При камере всегда должен был находиться унтер-офицер. Один из прапорщиков получил выговор за то, что позволил себе отлучаться в воскресные дни к богослужению и посещать знакомых в городе. Пять лет провел митрополит Арсений в этом могильном заключении. По ежемесячным рапортам в Петербург, которые посылались императрице, выходило, что арестант ведет себя тихо.
Насколько зорко Екатерина II следила за митрополитом Арсением, видно из ее письма к князю Вяземскому в 1771 году при назначении нового коменданта: “Как генерал поручик фон-Бенкендорф ныне Обер-Комендантом в Ревеле определен: то не изволишь ли писать к нему, чтобы он за Вралиом имел смотрение такое, как и Тизенгаузен имел; а то боюсь, чтоб, не бывши ему поручен, Враль не заводил в междуцарствии свои какие ни на есть штуки, и чтоб не стали слабее за сим зверьком смотреть, а нам от того не выливались новыя хлопоты”.
В этот продолжительный период смены начальников в ревельской крепости - с 7 июля 1769 года по 19 марта 1771 года, когда содержанием митрополита Арсения заведовали русские офицеры, с ним обращались мягче, снабжали достаточным количеством пищи. Сохранились сведения, что к нему даже допускали русских жителей из города. По-видимому, это и стало причиной заведения нового, третьего по счету, дела о митрополите Арсении, данных о котором практически не сохранилось. Кроме того, поводом для заведения “дела” было распространение в народе мнения о святости и чудесах узника.
Через пять лет после первого суда над митрополитом Арсением императрица, призвав к себе в спальню Н. Д. Дурново (офицера, который арестовал и сопровождал владыку при первом “деле”), наедине очень настойчиво расспрашивала: “Когда он в 1763 году брал Архиерея из Ростова, то был ли на нем крест с мощами, и не мог ли он его с собою увезти?” Дурново отвечал, что не было такого. Весьма вероятно, что эти вопросы были вызваны именно третьим делом о владыке Арсении. Императрицу беспокоило подозрение, что в Корельский монастырь кто-то посылал митрополиту Арсению святые мощи, и, следовательно, у него были сношения с духовенством, а также, не производил ли владыка чудес, о которых ходила тогда настойчивая молва, при посредстве мощей.
Новое дело было поручено наводившему на всех ужас начальнику Тайной Канцелярии Шешковскому, причем на новое следствие была отпущена громадная по тому времени сумма в пятьсот рублей . Само “дело”, производившееся тогда о владыке, было сожжено, а Шешковский так старался оформить несуществующее “дело”, что начал заговариваться. Впоследствии рассказывали, что он раскаялся в своей жестокости к митрополиту Арсению и до конца дней посылал в Ревель серебряные рубли на панихиду по нему .
Ненависть императрицы к заключенному в одиночной камере митрополиту все возрастала, и она изыскивала новые способы, чтобы утяжелить положение узника. Ранее камера, где находился митрополит, отапливалась, позаботились даже закрыть войлоком узкое казематное окно; теперь никто уже об этом не думал. Императрица сама напоминала надзирателям, чтобы они ни на минуту не оставляли арестанта без бдительного надзора. Екатерина II писала коменданту тюрьмы: “У вас в крепкой клетке есть важная птичка, береги, чтобы не улетела. Надеюсь, не подведешь себя под большой ответ... Народ его очень почитает исстари и привык его считать святым, а он больше ничего, как превеликий плут и лицемер”.
Все последующее время жизни владыка Арсений провел в полном одиночестве -с 1771 года он был фактически заживо погребен. Его безвыходно затворили - даже и дверь была заложена кирпичами, оставалось только окошечко, в которое ему подавалась пища. Чиновник Ревельской Казенной Палаты Егорьев со слов своего отца так рассказывал о условиях содержания владыки: “Темница до самой смерти его уже не отворялась; было пресечено всякое сообщение с посторонними, а наконец стали отказывать ему не только в одежде, но даже и в пище”. Немецкое население не принимало никакого участия в судьбе русского архиерея, но православные “снабдили его веревкою, к которой привязывали корзину; в оную клали хлеб, а по временам платье, белье, даже дрова и воду. По строгом осмотре мог несчастный Арсений приподнимать к себе это подаяние, которое поддерживало его жизнь”. Кончина владыки Арсения. Предвидя кончину, митрополит Арсений просил прислать священника со Святыми Дарами. Священника допустили, взяв с него подписку: “обязуюсь, что я об имени и состоянии его спрашивать не буду и никому об нем отнюдь объявлять не имею — не только в разговорах, ниже догадками или минами какими и совсем учинить себя об нем незнающим повинен до конца жизни моей. А только едино имею исправить, что по духовности потребно, как от команды мне приказано”. Когда открыли законопаченную дверь и впустили священника, то он выбежал оттуда, так как увидел там не колодника, а архиерея в облачении. Когда офицер вновь ввел священника в каземат, он увидел митрополита Арсения уже простым арестантом в простонародной сермяжной одежде .
Через два дня 28 февраля 1772 года митрополит преставился и в тот же день вечером был похоронен как простой мирянин у северной стены деревянной Никольской церкви . Это было единственное погребение при этом храме.
Тюрьма опустела. Лишь на стене осталась надпись, выцарапанная, по-видимому, гвоздем и с большим трудом: “Благо мне яко смирил мя еси”. В памяти народной В народе сохранилась глубокая и благоговейная память о невинно пострадавшем митрополите.
(}' Митрополит Арсений вызывал в народе одно только сочувствие за свою непоколебимую стойкость. Его почитали святым и невинным страдальцем. Наравне со списками обоих его писем в Синод распространялись листки о его страданиях, невиновности и прозорливости .
Известно, что в конце XIX века в ризнице ревельского храма святителя Николая, где был похоронен митрополит Арсений, на стене висел его портрет, и что здесь всегда возносились молитвы об упокоении "бывшаго митрополита Арсения, зде погребенного".
Божиим промыслом, при расширении церкви в 1821 году, могила святителя вошла во внутрь храма, оказалась как раз под амвоном около царских врат главного алтаря храма и поэтому не была утрачена.
В башне Гросштанпорт на стене каземата около вбитого железного кольца еще в конце ХIХ века ревельцы могли прочесть надпись, сделанную рукой страдальца:"Благо мне яко смирил мя еси". Перед войной 1914 года это помещение было переделано, стало частью казармы, стены оштукатурены заново, надпись исчезла.
В Николо-Корельском монастыре богомольцы после отъезда митрополита Арсения стали посещать его подвальную келью и там молиться, как в святом месте. В конце XIX века, ввиду наплыва богомольцев, эта келия была обращена в небольшую церковь. Еще при жизни святителя Арсения архимандрит Новоторжского Борисоглебского монастыря Феофилакт рассказывал о явлении во сне одному диакону святителя Димитрия Ростовского, который сказал ему:
“Знаешь ли ты, что у вас есть угодник несравненно больший, чем я, и в живых, на земле - это преосвященный митрополит Арсений”. За этот рассказ Сенат постановил: “лишить Феофилакта сана, расстричь и сослать в Иркутский монастырь”.
Но ничто не могло заглушить память о священномученике Арсении, и его имя всегда вспоминалось народом с любовию и благоговением. Среди церковного народа ходило множество его изображений и наиболее частое - митрополит Арсений, стоящий в темнице, у узкого окна с решеткой, одетый в мужицкий кафтан, треух и валенки, на подоконнике лежит кляп. Тут же на стене обыкновенно изображался его портрет в одеянии святителя .
Поместный Собор Русской Православной Церкви 1917-1918 годов вынес Определение о признании недействительным лишение сана митрополита Арсения (Мацеевича) .
Освященный Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви в августе 2000 года единомысленно определил причислить к лику святых для общецерковного почитания священномученика Арсения Ростовского (Мацеевича, 1697 - 1772 г.г.) - ревностного святителя Церкви, принявшего мученическую смерть за Христа и его Церковь, почитаемый народом Божиим за смиренное перенесение скорбей и нестяжательность.
В Ревеле (нынешний Таллин в Эстонии), по улице Зеене, 24, стоит православный храм во имя святителя Николая, где под спудом покоятся мощи священномученика Арсения Ростовского.
Сохранилась в старой части города и башня Гросштанпорт, где он перенес мучения и скончался. В храме идут богослужения, а башня стала морским музеем города Таллина.
Православные христиане чтут память Арсения Ростовского как священномученика, исполнившего завет апостола Иоанна Богослова:"Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей" (1 Ин.2:15).
Память священномученика митрополита Ростовского Арсения (Мацеевича) совершается в день его кончины 28 февраля /12 марта.
|
